Любовь на Утином острове - Страница 22

Он отступил назад, словно боясь ее, этих слов и того, что за ними скрывается, словно желая убежать от всего этого.

– Нет, небезразлична, – признал он устало и обреченно. – Ты права, малышка. – И он резко и решительно отвернулся от нее, как будто отгородился глухой стеной.

5

Алан стал разводить огонь в очаге. Он медленно и методично подкладывал дрова, пока не убедился, что вновь владеет собой. А потом услышал звук расстегиваемой молнии джинсов. Когда он подкладывал следующее полено, его руки подрагивали. Звук падающей на пол мокрой одежды заставил его приподнять голову. Его сердце стучало быстро и отчаянно.

На какой-то миг он вновь представил ее тонкое, хрупкое тело, зажатое между ним и стеной. Несмотря на то что она промокла и продрогла, она была горячей и ее жар, проникая в него, разжигал пожар в его крови.

Сейчас она стояла у него за спиной совсем рядом, стоило только протянуть руку. Сделав над собой усилие, он попытался представить ее маленькой девочкой. Девушка, которая выглядит столь юной и невинной, наверняка еще не знала мужчину, тем более такого, как он. Понимая тщетность своих усилий, он все же отчаянно пытался поместить ее в ту часть своего мозга, где находились дети и куклы.

Она конечно же не была ни куклой, ни ребенком, и с каждой проходящей минутой он все отчетливее это понимал.

Вдруг Алану с тоской подумалось, что она именно та, которая всегда была нужна ему. Но сам он совсем не тот, кто нужен ей.

Пусть она станет презирать его, но оттолкнуть ее – то единственно правильное, что он может для нее сделать. Если он этого не сделает, то потом она его возненавидит.

Алан обернулся и с облегчением увидел, что она уже переоделась и с головы до ног укутана в его теплый свитер и брюки. Стараясь не обращать внимания на ее огромные, полные боли глаза, он отыскал среди оставшейся одежды свои шерстяные носки и бросил ей, а затем достал термос и пакет с едой.

– Ешь! – приказал он.

Он повернул фитиль, и огонь стал ярче, осветив комнату, которая была довольно чистой и аккуратной, но, безусловно, знавала лучшие времена. Выгоревшие занавески в зеленый горошек слегка колыхались от порывов ветра, проникавших сквозь щели в окнах. Стены и потолок были обшиты нестругаными досками. Комната была единственной, она служила и кухней, и спальней, и гостиной. На полу лежал потрепанный, вытертый коврик. К счастью, тяга в очаге была хорошей и комната постепенно нагревалась.

Он подошел к кровати и стащил покрывало с кучи постельных принадлежностей. С мрачной решимостью подтащил к очагу два обнаруженных матраса, положил их рядом и накрыл одеялами, а сверху бросил еще и спальный мешок.

Алан понимал, что она пережила потрясение и ей необходимо как следует согреться и поспать. Руки у нее так дрожали, что кофе выплескивался из кружки.

Он осторожно забрал кружку из ее рук, подвел к импровизированной постели на полу и уложил. Затем вернулся к очагу и подбросил еще дров в огонь. Зная, что ей в первую очередь необходимо согреться, он в полной тишине снял с себя мокрую одежду, лег рядом и прижал ее к себе, стараясь не обращать внимания на свои чувства.

– Ал-лан, – стуча зубами, проговорила она, – мне т-так ст-тыдно. Я втянула тебя во в-все это.

– Тсс, тише, – прошептал он, стараясь не поддаваться нахлынувшим эмоциям. – Спи, малышка, поговорим об этом утром.

Она доверчиво прильнула к нему и очень скоро уснула.

Но к Алану сон не шел, и прошло несколько часов, прежде чем он осмелился закрыть глаза. Это были длинные, томительные часы, когда он ощущал, как она постепенно оттаивает, как шевелится и вздрагивает рядом с его теплым телом. Это были долгие часы нескончаемой муки, когда он лежал рядом, твердый как камень, и отчаянно пытался не думать о бархатистой нежности ей кожи под свитером, о маленькой совершенной груди.

За стенами хижины выл ветер, стучал в окна и дребезжал стеклами. Снаружи буря была в самом разгаре. А здесь Алан Маклей мужественно сражался с бурей, охватившей все его существо.

Утро было серым и унылым. Дождь прекратился, но ветер стал еще свирепее. Словно невидимый разъяренный великан, молотил он в стены кулаком и сотрясал окна и дверь хижины. Отдернув занавески, Алан увидел, что поверхность озера бурлит и пенится еще больше, чем вчера.

Шорох на постели возвестил о том, что Дженни проснулась. Он обернулся, почувствовав на себе ее пристальный взгляд. Сколько он выдержит, находясь вот так с ней рядом и не имея возможности прикоснуться?

Она приподнялась и села, помятая и взъерошенная, с торчащими во все стороны волосами. Вид у нее был немного растерянный и… невозможно сексуальный.

У нее заурчало в животе. Смутившись, Дженни схватилась за него руками и ойкнула от боли.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовался он нейтральным тоном.

– Спасибо, неплохо.

– Кажется, твой желудок требует пищи.

Она смущенно улыбнулась.

– Да, похоже на то.

– А когда ты собиралась сказать мне, что повредила руку?

Смущение в ее глазах сменилось строптивостью, но предупреждение, которое она прочла у него на лице, остановило ее.

– А о чем тут рассказывать. Ничего страшного. Пройдет, – пожала она плечами.

Несколько мгновений он понаблюдал за ней, затем проговорил:

– Насчет вчерашнего вечера… – Он ненадолго замолчал, подбирая слова. – Я не знал, жива ли ты, увижу ли я тебя, да и за свою жизнь я бы не дал и ломаного гроша, поэтому извини, если я был чересчур резок и груб. Просто я так перепсиховал, что… В общем, как я и сказал, это был выброс адреналина, и ничего больше. Ты разбудила во мне зверя, чернявая.